Как нас вербовали в КГБ

Видно не только деканату и комитету комсомола хотелось постоянно быть в курсе всех студенческих делишек и забав. Была еще одна организация, которая свое недремлющее око постоянно направляла, как мы потом поняли, в студенческую среду.

Цель этой организации была для нас несколько непонятной. Среди нас не было ни отпетых диссидентов, никто против советской власти не выступал, все организованно ходили на комсомольские, а члены партии и на партийные собрания. Для нас всех студентов дедушка Ленин, со всеми своими произведениями и главным своим высказыванием: «Учиться, учиться и учиться!» был таким же святым, как сейчас Господь Бог в церкви. Воспитанные на коммунистической морали, на политэкономии социализма и марксистко-ленинской философии, подогреваемые всеобъемлющим научным атеизмом, мы не планировали никаких антикоммунистических выступлений, не выпускали тайных стенных газет, не распространяли листовок, призываемых к свержению существующего строя.

Жили в свое удовольствие, пили также, любили девушек и не читали под одеялом рукописных книг наших диссидентов, которых мы и не знали, что существуют в нашем окружающем мире. Да и то, о происках иностранных разведок, мы узнали, только во время встречи в актовом зале с представителями КГБ.

Если бы этой встречи не было, мы по сей день, и не знали, что нас окружают вражеские государства, стремящиеся внедрить в наше сознание и мозги чуждую идеологию. Оказывается, таможня и пограничники, чуть ли не ежедневно конфискуют тонны вражеской литературы, порнографические журналы и издания религиозных всевозможных организаций. Нам было даже невдомек, что какая-то потрепанная брошюрка, призывающая к пересмотру существующей власти, может полностью изменить нашу идеологию и мировоззрение. Слава богу, что кроме затертых до дыр порнографических журналов, в которых уже трудно было различать все пороки капитализма, я имею в виду голых женских сисек и гениталий, в общежитии не гуляло никакой другой литературы.

Да, правда, случайно комиссия нашла в одной из комнат самодельный плакат со следующим содержанием: «О чем кричал Чапаев, когда шел в атаку?» Хотели придать этому плакату политическую подоплеку, но когда узнали, что ответом Чапаева было: «По рублю!», но не в смысле рубить всех саблей, а собирать «по рублю» на пьянку, отстали.

Этот плакат наши друзья - студенты обычно выставляли, когда кто-нибудь из гостей заглядывал в комнату, а денег не хватало на выпивку. Или когда разговор слишком долго затягивался, посетитель и уходить не хотел, и не догадывался, что надо бы скинуться на пузырек, вот это плакат и вытаскивали из-под кровати. Кто не хотел участвовать в застолье, тот сразу же ретировался, а кто хотел, тот сразу же сбрасывался. Плакат опять засовывался по кровать до очередного сбора денег на студенческую пирушку.

Еще одна девушка выражала свой протест по поводу гибели наших парней во время советско-китайском конфликта на Даманском. Но она тоже не осуждала политику партии и правительства, а только жалела погибших ребят, во время этого вооруженного инцидента. Вот собственно и все политические выступления.

Был еще один у нас студент, который, когда ему не спалось, ходил ночью по коридору и кричал: «Спите, люди, в Багдаде все спокойно!» Иногда он менял ночной лозунг и добавлял: «Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин!» Но это было не политическое выступление, а очередной пьяный бред потенциального пациента с Первой Линии. Там в те времена находилась и находится областная психиатрическая больница. Он успокаивался, когда ему или стакан нальют, или из ведра с холодной водой обольют. Сразу же спать уходил. А то, так мог и до утра ходить и разговаривать с товарищем Сталиным. Вот собственно и все политические выступления.

Считать за политическое выступление пьяный, разнузданный крик: «Гуляй стомфак! Кто е…..ся хочет?», просто несерьезно. Гуляли все и е….сь тоже. Был один студент, которому не давало спокойствия то обстоятельство, что он гуляет и трахается, и, никто об этом не знает. Вот он посреди ночи и открывал дверь, орал во тьму и с чувством исполненного долга, быстренько закрывал дверь, с осознанием того, что отметился, и все теперь знают какой он гуляка и блядун.

Можно конечно, отнести к диссидентскому выступлению и такую часто исполняемую частушку:

«Эх, е… твою мать! На работу гонят,

Я разуюсь босиком, х… меня догонят!»

Но на работу нас никто и не гнал, разве, что на субботники или воскресники. Все обычно старались найти тысячу причин, чтобы не участвовать в коллективном бесплатном труде по подметанию территории железобетонного завода. Нет, на «Ленинский субботник» в апреле месяце, выходили все, потому, что знали, на сто человек выделят десять лопат и пять метелок и все по очереди будут пинать воздух. Зато массовость была грандиозной.

Один из таких «ленинских» субботников на ликероводочном заводе закончился как в миниатюре Жванецкого. Руководство завода по своему недомыслию решило часть студентов направить с уборки территории, непосредственно в цеха, где разливают и грузят алкогольную продукцию. Это и было ее основной ошибкой. Через час, почти весь курс, как тени ходили по заводу, а кто не успел, тот направлялся в цех, где работала группа студентов-медиков, обильно угощавшая халявной выпивкой всех желающих. И самое главное, что все задания, которые руководство «ликерки» дало студентам, были выполнены. Ударнотрудящиеся студенты должны были убирать весь мусор с подъездных путей и из вагонов. Если, конечно все убирать лопатой и метлой, то понадобилось бы несколько дней. Но студенты быстро нашли трактор, задействованный, тут же на субботнике и за две бутылки водки с трактористом договорились убрать грейдером все эти кучи мусора. Благо, что за водкой не надо было далеко бегать, ее на конвейере хоть залейся.

Субботник закончился, так толком и не начавшийся. Но это было не политическое выступление, а типичное социалистическое раздолбайство. Никто не собирался приступом брать Обком партии, даже если бы за это заплатили большие деньги.

Также и на первомайскую и ноябрьскую демонстрации отбирались самые политически грамотные студенты-первокурсники, которые под страхом исключения из института, ни за какие деньги, не потеряли бы портрет Члена Политбюро и достойно пронесли бы его мимо трибуны. И никто никогда не собирался путать порядок проноса знамен союзных республик, где первым флагом шла РСФСР (Россия), потом Украина, Белоруссия и вплоть до самой Средней Азии, с ее всеми республиками.

Портрет Леонида Ильича несли самые достойные и примерные. Им перед проносом давались четкие инструкции по транспортировке изображения Генерального Секретаря КПСС: идти строго впереди всей колонны, не отклоняясь ни влево, ни вправо, и не дай бог наклонить не в ту сторону портрет. Портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина перевозились на приспособлении, напоминающее собой велосипед с четырьмя колесами, где у каждого колеса находилось по одному студенту, плюс руководитель из преподавателей.

Сами же колонны состояли из самых отборных студентов. В каждой шеренге по восемь человек. Особое доверие возлагалось на право- и левофланговых. Список с датами рождения, партийности, местом проживания и фамилиями демонстрантов подавался в райком партии, где утверждался на самом высоком уровне. В этих рядах тоже никаких диссидентов не было. Никто ни с чем не боролся, кроме как с похмельем рано утром.

И как-то на одной из встреч, с привлечением общественности и студентов других ВУЗов, на вопрос одного товарища из компетентных органов: «А, почему это в медицинском институте никаких выступлений не происходит?» Один из студентов прямо так и ответил:

«Вы, знаете, у нас просто нет времени на эти мероприятия. Мы здесь учимся, а не занимаемся политикой. Занятия заканчиваются в шесть – семь часов вечера, а после них никакого настроения нет участвовать в агиткружках и всяких собраниях».

Но видно и в правду не давало спокойствия руководству достопочтимого учреждения, такая полная политическая инертность, в таком продвинутом высшем учебном заведении, как медицинский институт. Я уже описал, как у нас пытались наладить воспитательную работу милицейские органы, и что из этого получилось, так вот дошла очередь и до КГБ. Может, они и сами первые все начинали, засылали милицейских агентов, а те и работали на них. Сейчас трудно разобраться кто там первый, а кто последний начинал.

Работа, как мы сейчас догадываемся, велась через деканат. Заранее просматривались все списки студентов, их привычки, нравы, лидирующее положение среди студентов. Всяких там недотеп и придурков в «разработку» не брали. От них мало было толку. А вот секретаря комитета комсомола, председателя общежитского студсовета или члена какого-нибудь бюро, не важно какого, уговаривали, неназойливо, помогать им в укреплении Советской власти на местах, я имею в виду в общежитии.

Вот так и попал в разработку один из наших студентов, близкий мне друг. Здесь надо признаться, что об этой своей тайне он рассказал через много лет, после его неудачной вербовки. Но как это все происходило, попробую по памяти написать. Вот этот рассказ:

«Как-то вызывают меня срочно в деканат. Я прямо с занятий и отправился. Преподаватели не возражали, всегда отпускали, все- таки деканат просит. Пришел к декану, а его на месте нет. Секретарь Ольга Анатольевна говорит: «Ты, Леня, (имя названо произвольное) посиди немного, сейчас Вячеслав Иванович, подойдет, просил подождать». Ну, ждать, так ждать. Сижу. Проходит пять минут, десять, декана нет. Мне уже невтерпеж, по какому вопросу вызывали? Что случилось? Не выдержал и спрашиваю у секретаря, дескать, вы не знаете, по какому вопросу декан вызвал? Та, загадочно отвечает: «Ты, Леня, ничего в последнее время не делал противоправного? В своей стенной газете никакой ерунды не написал?» А, я в то время помогал выпускать стенную факультетскую газету, и ее все материалы, постоянно проверял ответственный из партийного бюро и никогда не было никаких замечаний. Нет, говорю. Все нормально. А сам думаю, может какую-нибудь ошибку, сделали в тексте, так это же не я виноват, а тот, кто переписывал.

А тут и декан пришел. Молча подошел к своему столу, покопался в своих бумагах и подает мне бумажку, в которой написано, что меня приглашают такого-то числа, в такой-то час на беседу в КГБ.

«Что-нибудь опять натворил? А Леонид? Ой, горе мне с вами, ни одно, так другое», - произнес декан. Я попытался спросить, а по какому поводу меня вызывают, на что декан ответил, сам придешь туда и там, разберутся и скажут, для чего это ты им понадобился.

Выйдя из деканата, я повертел в руках повестку, где прямо было сказано, что меня вызывают в КГБ, и фамилия моя, и имя. Нет никаких сомнений, что меня просят посетить это серое пятиэтажное здание, про которое остряки говорили: «С этого здания Магадан видно!»

Засунул эту бумаженцию поглубже в карман и поехал в общежитие. Купил пузырь водки и думаю, напьюсь один, ни с радости, так с горя.

В назначенный час приезжаю в «серое здание», иду в бюро пропусков, показываю свою повестку. Меня попросили немного подождать, потом выписали пропуск и сказали, что надо подняться на третий этаж, и подождать у такой-то комнаты. Человек, вызвавший меня, немного задерживается.

Подхожу к комнате, а она закрыта. Пришлось сесть на свободный стул в коридоре. Сижу и размышляю, за какие провинности меня вызвали. Стал вспоминать события всех последних дней. Кроме пьянок и гулянок ничего в голову не лезет. Никто из студентов не орал антисоветских лозунгов, не клеймил страну Советов. Пили, веселились, баб трахали, анекдоты рассказывали, да вроде бы политических и не было.

Сижу уже так минут двадцать, размышляю, по какому же поводу меня вызвали. Вся жизнь за эти минуты перед глазами и пролетела. Нет, ничего не могу вспомнить ничего противоправного, антисоветского.

Ну, наконец, и пришел сотрудник, к которому я был записан на прием. Обычный мужик, лет тридцати пяти – сорока. Сразу же меня пригласил в кабинет, усадил на стул перед собой и спрашивает:

• Вы, не догадываетесь, зачем мы вас вызвали?

• Нет, - говорю, - вроде бы ничего плохого, за последнее время не сделал.

• А, разве, сюда вызывают только тех, кто делает, что-то плохое, - спрашивает он.

• Ну, все-таки эта организация, довольно-таки известная и просто так сюда не вызовут, - пролепетал я, а в душе возликовал, выходит зря я, беспокоился о своих студенческих выходках.

• Мы, вас вызвали, Леонид, - продолжал мой собеседник, - только с одной целью. Вы, нам должны нам помочь!

• И в чем же моя помощь должна заключаться? – поинтересовался я, и уже заранее радуясь, что меня не посадят в ближайшие два-три года, а дадут доучиться.

• Помощь ваша будет заключаться в следующем. Вы знаете, что наша организация стоит на защите основ нашего государства, а внешние враги все время пытаются внедрить в молодое сознание студентов, чуждое нам мировоззрение. Как это делается: распространяется запрещенная литература, вражеские радиоголоса ведут на Советский Союз радиопередачи. Да, сейчас, у нас много работает иностранцев, и мы знаем, что многие студенты с ними встречаются и выпивают, - и так выразительно посмотрел на меня, что я мысленно зарекся больше никогда не пить в одной компании и с Хэмом, и Тони, и со всеми остальными иностранцами.

• Ты, Леонид, постоянно находишься в кругу всех студентов, знаешь, кто, чем дышит, как живет, какие бывают настроения, как относятся к политике нашей партии и правительства. Ведь сейчас перед страной стоят большие задачи преобразования в нашей жизни. И есть отдельные случаи, когда некоторые личности не хотят жить как все. Подавай им больше свободы. Или вот совсем свежий недавний случай. Один из ваших студентов нарисовал план концентрационного лагеря вместе с газовыми камерами и крематорием. Спросите, ну кто его этому надоумил? Ну, план, черт с ним планом, так он нарисовал его на карте Советского Союза. Выходит, что вся наша страна это концентрационный лагерь?

Я, сразу же вспомнил, как Вовка Соломников, наш сокурсник, рисовал какую-то схему - план и при этом балдел и смеялся. Ребята ему еще говорят, ты лучше эту херню выброси, как бы не было неприятностей. А я, и не придал значения, этому плану, а вон видишь, как все повернулось, уже донесли куда следует.

Из моих размышлений меня вывел голос сотрудника:

• Так, мы надеемся, что вы нам будете помогать. Вот вам телефон, когда будете звонить, то представляйтесь фамилией, ну скажем, Леонидов. Вас это устраивает?

• Да-да, конечно, буду звонить, как что-нибудь случится.

• Не надо, чтобы случилось. Наша задача предотвратить все в корне, а не допускать до больших неприятностей. Ну, и самое главное, о нашей встрече, никому не надо говорить. Я, думаю, вы все понимаете. Мы будем внимательно следить за вашими успехами в институте. До свидания! – с этими словами, мой «шеф», начальник, вышел из стола, протянул мне свою руку и крепко ее пожал. - Не забудьте, Леонид, свой пропуск, без него вас не выпустят из здания.

• Спасибо, - только и сумел проблеять я и со всех ног рванул из кабинета.

«Агента из меня не получилось, - продолжил свой рассказ Леонид, - меня несколько раз вызывали по телефону, спрашивали о настроении студентов, ну, что я мог им сказать. В этих пьянках и гулянках никакой политикой и не пахло, а вот с иностранцами я сразу же прекратил все отношения, да и ребятам давал советы, чтобы меньше с ними общались».

Сейчас по прошествии стольких лет, думаешь, а кто же все-таки этот план концентрационного лагеря притащил в КГБ? Видно, были секретные агенты среди студентов. Ну, это тема другого разговора.