Приговорённый

В отдельную палату одного хирургического отделения меня поместили по «блату». Не за деньги, идущие по системе платных услуг, а по знакомству. Хирург, который должен мне был сделать пустяковую операцию, работал на кафедре неотложной хирургии и как было заведено с незапамятных времен, сотрудники кафедры имели возможность госпитализировать своих знакомых, родственников и просто нужных людей не через кассу лечебного заведения, а напрямую. Для этих целей у них было зарезервировано несколько двухместных палат.

Обычно в таких случаях заведующий кафедрой, уважаемый человек, профессор на своем фирменном бланке обращался к главному врачу с просьбой, что для проведения особых учебно-методических и научных мероприятий необходимо госпитализировать одного человека. Эту бумагу визировал главный врач и нужный человек оказывался один в двухместной палате с необходимым минимумом удобств: холодильник, телевизор, отдельный санузел, раковина для мытья рук, отдельный шкаф для одежды, тумбочка, стол, вот, пожалуй и весь больничный сервис. К удобствам можно было еще отнести стены обитые панелями под цвет сосны или бука на высоту одного метра, а также жалюзи на окнах. Такая больничная палата напоминала отдаленно номер в провинциальной гостинице и если бы не кварцевая лампа, висевшая над входной дверью в палате, то сходство было бы идеальным.

Остальные блага, в виде индивидуального светильника над каждой кроватью и электрической розетки, присутствовали, но не работали, по причине перегоревшей проводки. Работала лишь, только лампочка над входной дверью, с упомянутой кварцевой лампой, которые включались со стороны коридора, для удобства персонала, но не больных.

Кроме этой блатной палаты, в отдельном крыле хирургического отделения находились еще три двухместные палаты. Самая скромная по своему благоустройству называлась, согласно надписи, пришпиленной на отдельном печатном листе «Палата для участников и инвалидов Великой Отечественной войны». Так как участников и инвалидов с каждым годом становилось всё меньше и меньше, то и в этой палате лежали больные, приближенные к врачам и администрации больницы. Сюда также помещали больных, госпитализированных на платной основе. С недавних пор местные власти решили, что и больницы должны зарабатывать деньги и ввели особый прейскурант на оказание хирургических услуг. Так пребывание сутки в такой палате стоил 900 рублей, любые анализы от 100 до 400 рублей и выше, наркоз 500-1000 рублей и операции от четырех до восьми тысяч рублей. Резекция желудка, как раз и стоила восемь тысяч рублей. Прейскурант был большой и не имеет смысла приводить в этом рассказе все цены.

Две другие двухместные палаты были отделаны лучше, панели здесь доходили до потолка, да телевизионный экран был больших размеров.

Палаты редко пустовали, да и расположение их было такое, что не сразу бросались в глаза. Они как бы располагались особняком от всего хирургического отделения. Остальные же палаты располагались длинной чередой по основному коридору, где в каждой помещалось по 8-10 человек.

Я, впервые в жизни попал в хирургическое отделение, в плановом порядке, и хотя по роду своей деятельности был связан с медициной, но все новые стационарные порядки не знал. Но механизм госпитализации в стационар моими коллегами был отработан до совершенства.

В точно назначенное время, утром, на пустой желудок явился я в больницу. В приемном покое меня встретил знакомый хирург, взял мои паспорт и полис обязательного медицинского страхования. С этими документами на меня в регистратуре завели стационарную историю болезни и отвели в хирургический кабинет, где коротенько собрали анамнез и заставили подписать кучу бумаг. Я должен был поставить свою подпись под целым рядом всевозможных документов. Здесь было и согласие на операцию, и неукоснительное соблюдение внутреннего распорядка больницы, и …. Вообще всего и не упомнишь. Подписал, так подписал. Ну и ладно.

После этого выдали целую кучу направлений на анализы и предупредили, что я должен всё это проходить в определенной последовательности, а потом вернуться снова в хирургический кабинет. Анализы сдал в стремительном темпе, здесь же сделали кардиограмму. Вернувшись в кабинет, отдал всю одежду под роспись и с личными вещами поехал на лифте, в заранее уже подготовленную мне отдельную палату. Как мне пояснил Владимир Александрович, мой знакомый хирург, в этой палате я буду находиться один и никого ко мне больше не подселят.

Постовая медсестра препроводила меня в палату и предупредила, чтобы я после десяти часов вечера не пил воду и не употреблял пищу. В противном случае, меня могли снять прямо с операционного стола, как неподготовленного к операции. А пока, посоветовала отдыхать и ни о чем плохом не думать. Легко сказать ни о чем не думать, если завтра тебе собираются разрезать живот.

В два часа дня, гремя посудой, в палату заглянула раздатчица питания и спросила: «Буду ли я обедать?», но вот с такой интонацией, что я отрицательно помотал головой. Устроившись на койке, включил телевизор, по которому, как ни странно показывали всего одну программу. Телевизионный пульт не работал, а все кнопки на телевизоре не работали по причине их отсутствия.

Так я дремал до вечера, читал, смотрел телевизор, готовился к операции. В шесть часов вечера в палату забежал заполошенный дежурный врач и сообщил мне, что в палату подселят еще одного больного. Я особенно и не возражал, так как понимал, что если, кого и подселят, то своего, а не бомжа с улицы. Да, по правде, говоря, было скучно одному томиться в больничных стенах.

Вскоре в палату вместе с врачом пришел и мой новый сосед. На вид ему было лет пятьдесят, худощавый среднего роста, Коротко представился: «Александр» и стал разбирать свои вещи. Врач тем временем дал указания поменять постель на кровати, распорядился сестрам подготовить систему для внутривенных вливаний и удалился по своим делам.

Мы постепенно разговорились со своим новым соседом и я выяснил, что Александр госпитализировался сюда не несколько дней, с целью снятия желтухи. Еще при первом знакомстве, я обратил внимание, что мой новый сосед имеет желтушную окраску кожи, хотя при тусклом освещении нашей палаты и трудно было это заметить, но белки глаз поражали своей нежизненной, мертвой желтизной. Подумалось, что таких больных с желтухой обычно для снятия интоксикации кладут в инфекционное отделение, но никак в хирургическое и причина совершенно в другом. В конце концов, так и выяснилось, что у больного был рак желудка и он был прооперирован около года назад в онкологическом диспансере, а затем через несколько месяцев ему сделали повторную операцию. Вроде и чувствовал себя хорошо, но вчера вдруг пожелтел и друзья посоветовали ему лечь в хирургию, провести еще раз полное обследование, заодно и снять желтуху. По его словам выходило, что он должен был покинуть стены этого гостеприимного заведения вместе со мной. «А пока, прокапаюсь и там видно будет», - заключил мой сосед.

Сразу стало ясно, что Александр, так же как и я имеет непосредственную близость к врачам, что было понятно с первых минут общения. Тем временем процедурная сестра принесла систему для переливания. В качестве лекарственных средств были физиологический раствор, раствор Рингера и глюкоза. Все эти три полулитровых банки сестра разместила на треноге и попросила больного поработать рукой, в которую хотела вставить инъекционную иглу. Но при таком освещении, да скорее и малом практическом опыте и в руку попасть было сложно, а не то, что в вену. Промучившись несколько минут, так и не попав в вену, оставила она это бесполезное занятие и удалилась из палаты.

Примерно через полчаса в палату притопали уже три сестрички и одна из них, как оказалось была сестрой из реанимации, возмутилась: «Да, при таком освещении и я никогда в вену не попаду! Надо больного переместить поближе к свету, зачем зря мучить».

Александр поднялся в кровати и сел за стол, расположив руку на его поверхности. Лампочка над дверью более или менее освещала эту часть палаты. Сестра из реанимации за считанные секунды поставила иглу в вену и помогла больному лечь в кровать.

«Вы, уж смотрите, когда будет заканчиваться содержимое бутылки, - обратилась она ко мне, - вот здесь перекройте и зовите сестру. Она переставит систему».

Когда сестры удались из палаты, Александр дал волю своим чувствам: «Ну, ты вот посмотри, всю руку мне исколола. Говорит, что вены плохие. Для всех хорошие, а для нее плохие. Совсем меня измучила, в онкодиспансере сестры были более профессиональные».

Я, как мог, успокаивал его, что в темноте трудно в вену попасть и одного профессионального умения мало, нужно особое чутье на эти вены, и не каждой медсестре это дано. Правда, мои слова мало успокаивали соседа, он еще больше распалялся и в этот момент в палату вошел лечащий доктор, Иван Сергеевич.

- Ну, как у вас дела, Александр Иванович? О, уже капельницу поставили. Хорошо. Мы, вам понемногу интоксикацию снимем, желтизну уберем, может какую-нибудь операцию улучшающую сделаем, чтобы желчь правильно циркулировала, - рассуждал доктор, попутно внимательно рассматривая своего пациента.

- Да, как дела, плохо, - ответил мой сосед, - всего истыкали, в вену не могли попасть, замучили. Если бы не реанимационная сестра, то и систему бы не поставили.

- В вену попасть при таком освещении и, правда, трудно, - согласился доктор, ну, да я не об этом. Мы тут посмотрели старые снимки, выписки из истории болезни и решили провести вам Александр Иванович дополнительное исследование. У нас есть хороший электронный томограф, такого даже в онкодиспансере нет, но к нему надо постепенно готовиться. Мы вам пока все питательные вещества попереливаем, желтизну снять. Завтра сходите на УЗИ, потом еще одно специфическое исследование сделаете, и будем готовить вас к операции. Сформируем канал, по которому желчь как по кишочке будет нормально поступать в желудок, вернее туда, что от него осталось и всё. Считай, будете здоровым! Я вам завтра на схеме покажу, какую вам операцию будем делать. Сегодня у меня суточное дежурство, еще не раз увидимся.

С этими словами он попрощался и ушел, пообещав заглянуть перед сном. Остались мы с Александром Ивановичем вдвоем. И вот о чем он поведал мне свою историю.

Рассказ Александра

Я, по своей натуре, оптимист. В частном бизнесе уже больше десяти лет. Изготовляю мебель. Дела идут хорошо. Мебельный бизнес только в последнее время дал небольшой спад из-за кризиса. Хоть я по своей первой специальности являюсь работником оборонной промышленности, но в девяностых годах, сам знаешь, как все было. Вызвал нас к себе директор завода, поблагодарил за работу и сказал, что наш завод, вместе с нашим КБ, прекращает свое существование. Нечем зарплату платить, заказов нет. Устраивайтесь, дескать, сами, как можете, от государства помощи не ждите. Куда идти мы и сами не знали. В то время я получал приличную зарплату, ежемесячно 500-600 рублей и кое какие сбережения были. Решили мы с товарищем заняться шопингом в Турции, благо туда ездили кому не лень. Поездили по деревням, заглянули в Казахстан, скупили там в местных сельпо сковородки, нагреватели, бритвенные лезвия, резиновые лодки, вообще всё, что годами валялось у нас на полках и, что подсказали брать более опытные товарищи с рюкзаками набитыми под самую завязку, через аджарскую границу отправились в Трабзон. Ну, а там и пошло и поехало. Везем туда барахло, оттуда куртки, дубленки, одежду. За день-два всё распродавали и снова в путь. Однажды у меня попросили привезти различную фурнитуру для мебели, да несколько образцов мебельной ткани. Ну, этого добра в Турции, завались! На любой вкус. Привез я всё это, у меня сразу же оптом всё купили и заработал я на этом в несколько раз больше, чем от продажи кожи. «Эге, - подумал я,- есть направление в торговле более выгодное, чем с барахлом возиться». И с той поры запала мне в голову мысль о собственной мебельной фабрике. Да, тут как раз и товарищ предложил по бросовой цене купить цех по распиловке досок с сушилкой. Приобрели с ним вдвоем на паях цех, нашли на мебельных фабриках, вполне пригодные, но списанные станки. Установили их. Первый свой диван сделали по образцу и подобию итальянских мастеров. Купили три одинаковых дивана в Казахстане, дорогих даже по тем временам. Раздарбанили его на составные части и по этим доморощенным «лекалам» и началось наше массовое мебельное производство.

За образец мы взяли действительно хороший диван, не те, что хачики производят в гаражах и продают на всех рынках города. Диваны ушли влёт. Так постепенно и производство расширили и станки новые купили, и технологию внедрили самую передовую со всеми противопожарными мероприятиями. Ты, не поверишь. К нам пожарники приводили целую делегацию своих коллег с других регионов, чтобы показать как правильно надо делать противопожарную безопасность на мебельном предприятии. Те ходили, рты раззявив, все понравилось, ведь впервые видели, а потом к нам через неделю приходит пожарный инспектор и говорит, что должен составить акт о нарушении противопожарной безопасности на нашем предприятии. «Как же так?- спрашиваю его я, - ведь всё ваше высокое начальство восхищалось нашей системой безопасности, а вы нам штраф». Не стал я спорить. Заплатил я пять тысяч рублей, написали там какое-то нарушение. Россия! Больше ничего не скажешь.

Деньги появились, всё что надо купил. Питался исключительно дома, всё свежее и надо же год с небольшим назад появились у меня боли в желудке после еды. Думал язва. Никакого отвращения на мясо не было, как при раке и особо не похудел. Я уж весь интернет перепахал. Разыскивал своё заболевание. А как провели первое обследование дома, так и поставили диагноз: рак. У меня всё и упало. Поехал в Израиль для обследования и лечения. Диагноз подтвердили, но гарантий на исход операции не дали. Сказали, что процентов на девяносто полностью меня вылечат. Вернулся домой. В декабре прошлого года прооперировали. Сколько же я денег оставил в клинике. Дешевле было в Израиле сделать операцию, чем у нас « бесплатно». И какой это умник придумал полис обязательного медицинского страхования. Ведь за всё же брали деньги. Ну, вот сам посуди. Простое УЗИ – 600 рублей, кровь на онкомаркеры – 2500 рублей. Сама операция в онкоцентре 15 тысяч рублей, да плюс наркоз – 3 тысячи рублей. Записывают тебя на операцию, допустим на март месяц, а ты обратился в декабре. Ждать три месяца, пока опухоль станет совсем неоперабельной? Выкладывай еще 30 тысяч рублей и место найдут сразу. Благодарности медсестрам, санитаркам, врачам еще прибавляй тысяч пять, на всякие мелочи. Лекарства для поддержания общего физического состояния еще 100 тысяч рублей (это, что жена покупала и приносила в больницу).

Потом мне настоятельно порекомендовали принимать какие-то биологические добавки, секретное лекарство китайских знахарей, то ли Тянь-Ши, то ли Тинь-Шя, вообще какое-то матершинное название. Три недели – 14 тысяч рублей, на пять месяцев больше ста тысяч. Единственно, что сделали бесплатно это курс химиотерапии. Говорят, что в этот момент заработала какая-то федеральная программа и препараты выделили бесплатно, хотя один курс химиотерапии стоил 74 тысячи рублей. Надо было провести несколько курсов. От какого-то лекарства я чуть не помер.

После химиотерапии опять же порекомендовали пить сок Нони. Пил эту заразу три недели – 15 тысяч рублей. Ведь это мне советовали всё врачи, а не какие-то бабки-целительницы, знахарки полоумные.

После первой операции настоятельно советовали сделать еще одну. Сделал. Те же затраты. И как-то подсчитали мы с женой и вышло, что за полгода мы израсходовали больше одного миллиона рублей – тридцать тысяч долларов, это не считая обследования в израильской клинике. Вот тебе и бесплатная медицина. Получилось, что я израсходовал денег больше, чем бы мне обошлась операция в Тель-Авиве.

Лежал я на своей койке в палате и переваривал всё сказанное Александром. Из его истории выходило, что если у человека нет денег, так ложись и просто помирай. Выхода же нет. Тут Александр вывел меня из размышлений:

- Сосед, сходи за сестрой, пускай она мне капельницу переставит. Они видно забыли про меня.

Я побежал за сестрой, нашел её, она быстро переставила систему и, уходя из палаты, сказала: «А вам через полчаса надо придти на клизьмирование, да заодно и успокоительный укол сделать перед операцией.

Ночь, несмотря на успокоительный укол и очистительную клизьму, я спал плохо, все ворочался, представлял весь ход операции, вспоминал наркозные смерти и послеоперационные осложнения. Александр также как и я ворочался с боку на бок, включал телевизор, ходил по палате. Только успели задремать в полшестого утра, с шумом открывается дверь, загорается единственная лампочка над дверью и вваливается сестра для взятия анализов крови. Кровь взяли, только задремали, опять новая тетя пришла за мусором из туалета, а за ней другая уже с системой для Александра. Сразу вспомнились слова известного классика отечественной литературы: «Солнце еще не встало, а в Стране Дураков во всю кипела работа».

В семь часов утра по всему стационару пронесся оглушительный рев, проснувшейся медсестры: «На у-у- кол-ы-ы-ы!» День начался. После уколов загремела по коридору тележка с посудой. Утренний завтрак. В дверь просунулась чья-то недовольная физиономия и с этаким ехидством объявила: «А вам завтрак не положен!» И укатила дальше по коридору.

В восемь утра пришел мой оперирующий хирург, посмотрел на меня и сказал, чтобы я готовился к операции. В начале одиннадцатого утра за мной приехала тележка, заставили раздеться догола, лечь на каталку, воткнули в задницу укол, прикрыли простынкой и головой вперед повезли до лифта. Пока везли по коридору, мне казалось, что я шагаю по потолку и, преодолевая очередное потолочное перекрытие, падаю куда-то в яму, а потом из нее выбираюсь. Действовало лекарство. Но две сестрички на скорости протащили меня по всем этим извилистым коридорам и довезли до дверей операционной. Здесь меня переложили в операционную каталку, меньшую по размерам. Палатная каталка просто не проходила в двери. У дверей операционной, как святой архангел Павел, со скучающим видом стоял врач-анестезиолог. От только спросил: «Это доктор?». «Да»,- закивали ему в ответ сестры.

После уже меня до операционного стола докатили санитарки из операционного блока. Наконец-то водрузили на операционный стол, подсоединили к аппарату для измерения давления и пульса, подключили к вене систему, привязали к столу ноги, правую руку. Подошел анестезиолог и спросил, имею ли я съемные зубные протезы, есть ли у меня аллергия на лекарственные средства, какое у меня обычное давление и какие я принимаю лекарственные средства. Получив на всё отрицательный ответ, дал короткое указание анестезистке и отошел в сторону.

Я, привязанный к столу, с запрокинутой назад головой, где мне под шею предварительно положили деревянный валик, лежал и смотрел на осветительную операционную лампу, закрывающую почти весь потолок. Светильник был старый, со следами ржавчины. Закрались невольно мысли в мозгу: «А если отключат свет во время операции? А аккумуляторы разряжены? Чем же я дышать буду? А вдруг крепления ослабнут в потолке, и вся эта осветительная мощь рухнет прямо на меня? Вдруг совсем не проснусь и этот анестетик мне абсолютно противопоказан?»

Но эти мысли быстро улетучились, после слов анестезиолога: «Бригада готова, вводите Аня препараты…..»

Проснулся от желания глубоко вздохнуть, но дышал как рыба, выброшенная на берег. Не хватало сил сказать, что задыхаюсь, но не мог. Никакой боли не было. Над ухом, кто-то повторял: «Дышите, больной, всё нормально, сейчас будет еще лучше. Дышите!» И, правда, с каждой секундой становилось легче дышать и даже когда мне дали подышать кислород, он практически был не нужен. Где-то сбоку раздалась команда: «Перегружайте на каталку и в ПИТ-палату!»

В ПИТ-палате (палате интенсивной терапии) уже находилось человек пять прооперированных. Сюда доставляли больных сразу же после небольших операций. Если же операция была тяжелой, то больной находился в реанимации, а потом его перемещали обычную палату. Пришел мой хирург, справился о моем самочувствии и отдал распоряжение сестре, после прокапывания всей системы везти меня в свою палату.

В палате Александр дремал на кровати. Было не до разговоров. Так до самого вечера и провалялся я в постели. К вечеру стало проясняться сознание. Я стал уже садиться, самостоятельно доковылял до туалета. Но есть совершенно не хотелось, только мучила жажда. Ночь прошла в покряхтываниях, постанываниях и ойканьях. На спине лежать неудобно, на боку больно, на животе невозможно. Утром немного полегчало. Что-то съел на завтрак из небогатого больничного меню и снова койка. К обеду пришел заведующий отделением с небольшим врачебно-медсестринским коллективом, но больше осматривал Александра. У меня отодрал повязку, помял живот, посоветовал больше ходить и основное внимание переключил на моего соседа.

- Мы, здесь посоветовались в отделении и с кафедральными работниками и решили выводить вам желчный проток наружу. По кишочке, внутри, исходя из обследования, вообще никак не получится желчь отвести. Жалко, но ничего не поделаешь. Если так всё оставить через два-три дня совсем желтым станете. А так будете ходить с наружной трубкой и собирать желчь в приемник. Неудобно, но другого выхода просто нет. Да, кстати, вы готовы сами пойти на эту операцию?

- Конечно готов, - пробормотал Александр, - надо же что-то делать.

- Ну и отлично, - заключил заведующий, - вы сегодня ничего не ели?

- Да, нет, перекусил немного, ведь уже вторые сутки пошли без еды.

- Жалко, а то бы прямо бы сейчас и взяли на операцию. Ну, да ладно. Подождем результаты последнего исследования и с утра на операцию. Сейчас вам прокапают новую систему. Утром анализы повторные, а часов в десять будем оперировать. Ну, до свидания, - попрощался заведующий и со всей свитой отправился по другим палатам.

Через два часа явился новый врач, как оказалось хирург, работающий в этой больнице, но в другом отделении, старый друг детства Александра. Мне стало понятно по какой причине поместили сюда моего соседа. Было видно, что они давно знают и искренне любят друг друга.

- А я отдыхал после дежурства. Устал, как собака, - начал доктор, - знаю, знаю, что тебя готовят к операции. Ничего держись. Главное нам сейчас желтуху победить, а там видно будет куда процесс пойдет. Вот получим последние результаты исследования и определим весь ход операции. Давай-ка вставай, пошли ко мне в ординаторскую. Я тебе нарисую весь план операции. Не будем твоего соседа загружать ненужными подробностями.

Они удалились и отсутствовали больше часа. Когда сосед вернулся, смотрю, мой Александр лицом просветлел, повеселел, да как будто и желтизна куда-то пропала. Но это был лишь оптический обман. Вскоре ему поставили очередную систему, а я только бегал за медсестрами и звал их переставлять иглу в другой флакон. Всю ночь мы с Александром смотрели телевизор (его уже успели родственники привезти), временами спали. Утром опять та же суматоха как на рынке в базарный день. Я уже более свободно стал передвигаться по палате, держась рукой за свой многострадальный живот, а Александр никак не мог найти в кровати положения, чтобы не беспокоили боли. Последнее время, как он мне сказал, появились боли в позвоночнике. Скорее всего, это уже были метастазы. Состоянию своего товарища по палате я просто не завидовал. Было только по-человечески его жалко. Столько денег и средств потрачено, а всё впустую.

Но операция и в этот день не состоялась. Пришел наш палатный врач и сказал, что надо пройти эту самую электронную томографию. Без неё врачи боялись идти на операцию. «Всё кругом в спайках, - пояснил он, - и идти вслепую очень опасно. Можно и сосуд повредить и ничего толком хорошего сделать». Порекомендовал подождать до окончания обследования, а пока воздержаться от еды и выпить около двух литров воды.

«Да, когда я успею столько выпить, - спросил Александр, - времени же совсем нет. Сестра сказала, что к десяти часам утра зайдет». «Ну, сколько успеете, - посоветовал врач и удалился из палаты.

Вскоре моего соседа пригласили на новое обследование. Вернулся он часа через два, а вскоре пришел и палатный доктор с большой томографической рентгенограммой в руках. Развернув перед Александром Ивановичем большой рентгеновский снимок он с сожалением констатировал:

«Вот, видите, дорогой видна на разрезе печень, а вот здесь такой небольшой светлый участок, в виде небольшой линии. Так вот это желчный проток. Не видно, откуда он начинается и где заканчивается. А вот на этом участке, где у вас была печеночная доля, образовалась ткань. Это не что иное, как метастаз, заполонивший весь участок удаленной ранее печени. Мы, посоветовавшись коллегиально, долго спорили о возможности выведения желчного протока наружу, но все пришли к единому мнению, что эту операцию провести невозможно. Ваш друг тоже участвовал в этом обсуждении. Но, к сожалению и он согласился с общим мнением, что операцию проводить бессмысленно. Вот так-то, - вздохнул врач и покинул нашу палату.

Буквально через несколько минут пришел и старый друг детства. Он неуклюже сел на край кровати и старался отвести глаза от больного.

- Вадик, да ты что, - приобнял его Александр, - я тебя нисколько ни в чем не виню. Что ты так переживаешь. Доставил я вам столько неудобств. Да, прямо перед Новым годом. Весь праздник вам испортил. Люди будут веселиться, а вы…. Скажи же, наконец, сколько мне дней осталось жить! Ну, скажи правду! Старый мой другалик!

- Ты, что Сашок, - сквозь навернувшие слёзы пытался его успокоить старый друг, - ну, кто об этом знает. Может только Господь Бог! Давай, не будем отчаиваться, положимся на время. Может всё и обойдется.

- Зачем, ты меня сюда госпитализировал? – спросил Александр, - меня здесь всего измучили этими уколами. Лучше буду дома умирать. Как же сейчас жене сказать? Они же только вчера с моей мамой у меня были и я сказал, что сегодня будут оперировать.

- Не, беспокойся, - прервал его хирург, - я уже позвонил Наде, всё ей объяснил. Они завтра за тобой приедут. Сегодня, давай прокапаем еще одну систему. Все-таки после них тебе лучше и интоксикацию немного снимем.

- Только и остается, что капать, лучше бы дома сидел и умирал, чем в больнице столько всем доставил неудобств. Эх, да еще перед Новым годом. Добавил я вам всем хлопот.

Утром за ним приехали жена с сыном. Собрали все вещи. Я еще оставался в стационаре до обеда. Мне еще надо было получить выписку из истории болезни и больничный лист. Молча мы попрощались с Александром и ушел он, прочь из палаты. Я смотрел ему в спину, в этом длинном больничном коридоре и понимал, что уходит мой бывший сосед по палате в вечность.