Трепанация черепа

Трудно было предположить, что в районе мне придется осваивать такие операции, какие обычно делают в специализированных хирургических отделениях. Только научившись, более или менее оперировать аппендициты и делать пластики всевозможных грыж, мне буквально через несколько месяцев пришлось постигать нейрохирургию.

В это время, главный врач задумал очередной ремонт хирургического отделения. Всю хирургию вместе с операционной перевели в терапевтический корпус. Терапевтические койки до минимума сократили, а хирургию расположили на большем количестве койко-мест. В одноэтажном здании вход в хирургию сделали с одной стороны, а с другой стороны приемное отделение терапии. Терапевтическое отделение, как бы условно разделили на две части. Больные лежали вперемежку и только по характерным повязкам можно было отличить терапевтического больного от хирургического.

Нашу ординаторскую пристроили таким образом, что всех больных, привезенных по скорой помощи или другим транспортом, «сгружали» прямо перед нашими окнами. Уже было сразу видно, с какой травмой привезли нам пациента. Или бережно спускали на носилках, или в пьяном угаре вытаскивали за ноги окровавленного или порезанного в драке очередного травмированного больного. В конце недели, уже перед самым концом работы, мы как красные девицы сидели у окна в своей ординаторской и ждали, кого же нам на сей раз привезут. Уже был такой обычай или примета. Если раньше до окончания рабочего времени пойдешь домой, то обязательно привезут больного. Вот мы и сидели в пятницу, строго до самого конца рабочего дня.

Мой друг Шура успевал получить свои законные пол-литра спирта для обработки инструментария в морге с обязательной трехлитровой банкой молока, положенных ему как патологоанатому, как бы за вредность. А я собирал все съестные припасы, принесенные моими стоматологическими пациентами за неделю в виде подарка: лук, картофель, морковь, сало. Ну вообще всё, чем богато было натуральное деревенское хозяйство. Бывало, и пропустим по пару рюмочек разведенного спирта под сальце. В пятницу, как обычно еще отмечались всевозможные дни рождения, крестины, проводы. Что за неделю не смогли отгулять, то в пятницу отрабатывали на полную катушку. Редко, когда в конце недели приходили трезвыми домой, а там веселье продолжалось по нарастающей.

И надо же было такому случиться, не успели мы только переехать и толком расставить все оборудование в операционной, как буквально после обеда, доставляют нам по «скорой» пациента, с черепно-мозговой травмы головы.

Травма эта произошла в одной из деревень. К своему родному дяде из Свердловска, тогда еще он не был Екатеринбургом, прибыл в гости племянник, двадцати с небольшим лет. В это время дядя на тракторе с краном устанавливал железобетонные столбы вдоль дороги и один из столбов сорвался и прямо ударил по затылку гостя. Этому происшествию можно было и не придавать особого значения, мало ли каких травм к нам поступало, если бы не одно обстоятельство. Приезжий племянник, не смотря на свой молодой возраст, был матерым уголовником. Все его тело вдоль и поперек было разрисовано в татуировках. Да и приехал он, как мы потом уже позже узнали, не по своей воле: его просто выселили из Свердловска за 101 километр.

Была такая воспитательная программа в Советском государстве, всех неугодных элементов: воров, бандитов, проституток, наркоманов и прочий сброд выселять за 101 километр от мест постоянного проживания. Этот контингент вроде бы и не совершил никакого преступления на данный момент, но в виду своей социальной опасности, лучше его убрать с глаз долой. Пускай там колется, стреляется, пьет, режется. А в городе всё спокойней. Считалось, что деревенским людям, проживающих одновременно с этим сбродом, можно с ними общаться, а вот городским гражданам ни в коем случае. Вот такая была мудрая политика государства.

Мне приходилось бывать в таких местах-поселениях, где обитали все эти условно-преступные элементы. Сказать, что они там исправлялись, было наивно. Там, наоборот еще больше крепло преступное сообщество. Это был настоящий рассадник, парник вновь взращенных преступников, где они все в одной среде, в одном месте только наливались силой и поставляли все более отъявленных мерзавцев и подлецов для строителей коммунизма в СССР. Да и эти пресловутые «строители» мало чем отличались от подлинных преступников. Это уж нам потом просветили во времена перестройки.

Но вернемся к нашему пациенту. Парню просто некуда было податься, и отправился он в Каргапольский район, в деревню к своему дядюшке, где с ним так жестоко и распорядилась судьба. Любовался работой своего дяди на тракторе и в первый же день приезда получил удар по голове столбом, принося облегчение родным и с избавлением общества от такого криминального элемента.

Травмированного пациента даже никто из родственников и не стал сопровождать на скорой помощи. Привезли без сознания, без документов, только и фамилия была известна. Милиция вроде бы сопровождала, но потом куда-то подевалась. Видно торопилась провести допрос свидетелей. При осмотре в правой затылочной области у нашего больного находилась небольшая открытая рана, с минимальными кровотечениями, да на рентгеновском снимке была видна линия перелома, проходящая через весь череп сверху справа до угла нижней челюсти слева. Как будто какая-то невидимая сила по диагонали разъединила черепные кости топором на две ровные половинки. Только кожа, да мышечные ткани и соединяли голову в едином целом.

В таких случаях необходимо вызывать санавиацию из Кургана вместе с нейрохирургом. Но когда по телефону мы созвонились с областной больницей и рассказали весь анамнез больного и характер травмы, областной нейрохирург сразу же заявил, что эта травма несовместима с жизнью и смысла в нейрохирургической операции нет, больной через час другой должен умереть. Мы естественно поинтересовались:

• А если больной не умрет, что тогда делать?

• Тогда потихоньку готовьтесь к операции, не торопитесь, - вещал голос из трубки, - травма не совместимая с жизнью, уж поверьте моему опыту. Больной может уже при первом разрезе испустить дух. Да, не забудьте ему сделать во время операции трахеостомию, чтобы к вам впоследствии не было никаких претензий…. Ребята, - потом добавил голос из трубки, - вот, не поверите, в кои века собрался с женой пойти в театр и если я опять не пойду, то не знаю, что со мной дома будет. Поймите меня правильно. Сделайте все сами. Если, что я вас прикрою.

Впервые за всю мою практику мне старшие товарищи советовали не торопиться с операцией. Где-то счет идет на минуты, а здесь: «Не торопитесь, тяните время!» Ну, делать нечего, записали весь разговор с областным нейрохирургом в истории болезни и стали готовиться к операции. Время послеобеденное, да к тому же пятница. Примета опять совпала. Слава Богу, что это было еще не перед праздником. Пришлось остаться в больнице и вместо того, чтобы идти отдыхать, работать.

Тем временем больного пока перенесли на носилках в отделение, где еще толком ничего не было готово к операции, а оперировать надо, прошло два часа. Состояние больного стабильное, есть небольшое снижение давления, но дышит, не хрипит, никаких предсмертных симптомов не наблюдается. Только отсутствуют все мышечные рефлексы. Еще не труп, а состояние хуже, чем у покойника. Что делать? Куда уж больше тянуть. Потом еще вдруг скажут, почему так долго готовили к операции.

Первым делом распорядились, чтобы больному побрили голову, вернее остатки волос, так как, вернувшись из мест не столь отдаленных наш пациент еще не успел их отрастить. Мой друг Шура Ивкин открыл атлас по топографической анатомии и оперативной хирургии и стал просматривать операции по трепанации черепа. Ведь надо же было подготовить те инструменты, обычно не применяющиеся в практике районной больницы. Отдав, необходимые распоряжения операционной сестре направились мы вдвоем с Шурой к нашему больному. Санитарочка уже закончила брить ему голову, а вокруг его обнаженного тела уже столпились все медсестры отделения. Вначале мы не поняли, какой интерес у них вызвал этот больной, ну а потом, взглянув на его разукрашенное татуировками тело, сообразили, уж больно колоритные рисунки были наколоты у нашего пациента. На его веках были выколоты слова: «Не буди», на правом предплечье на фоне тюремной решетки, с выглядывающей из-под нее розы был начертан пионерский слоган: «За детство счастливое наше, спасибо родная страна!» Вся грудь нашего рецидивиста, а он был довольно накачанным парнем, была расписана куполами церквей, на плечах синели маршальские звезды, всевозможные наколки, плавно перетекающие на спину. В самом низу живота была выколота жирная стрелка с напутствующими словами: «Иди, ты нах….!». И без стрелки было понятно куда надо было идти, тем более, что на самом члене выбухали бусинки, а прямо на крайней плоти примостилась небольшая мушка, искусно сработанная мастерами уголовной татуировки.

На правом бедре, с тыльной стороны, размашисто были нанесены слова: «Они устали», а на наружной поверхности правого голеностопного сустава тем же неизвестным мастером были вытатуированы слова: «Куда идете?», а на левом: «А вас еб...т?»

Вообще пациент нам попался еще тот, с таким кадром, вечером на пустынной улице, лучше и не встречаться. Пришибет и не поморщится. Повезли его в операционную. Надо же что-то делать? Больной без сознания, нет ни одного рефлекса, никакой болевой чувствительности, да еще областной нейрохирург сказал: «Оперируйте без всякой анестезии!».

Мысленно перекрестившись, начали мы операцию. Анестезию все же сделали. По живому телу резать, как-то несподручно. Как в учебнике оперативной хирургии, Шура сделал крестообразный разрез, а я пережимал и перевязывал сосуды. Когда обнажили черепные кости, то и увидели всю безнадежность операции. От сильного удара вся костная ткань была расплющена и сломана на мелкие кусочки. Прямо от места удара наискосок, по диагонали, просматривалась черепная трещина, как мы и видели ее на рентгенографии, проходящая через всю голову. Можно двумя руками сжать и разжать голову, и было видно, как кости сходятся и расходятся по линии перелома. Сам ход операции был простой: необходимо было убрать все острые костные осколки, вставить резиновый выпускник и зашить прорежающими швами рану. Конечно, в учебнике все просто написано, а вот в жизни все не так. Шура мне сразу же предложил:

• Ты, Серега, стоматолог, умеешь зубы драть, так, что давай, откусывай кусачками Люера раздробленные кости. Считай, что эта твоя стоматологическая операция.

• Да, откусить-то не проблема, а что же дальше делать? – спросил я его.

• Там посмотрим, - успокоил меня Ивкин, - где наша не пропадала.

С помощью кусачек, я быстро выровнял костную рану, удалил острые осколки, частично повредившие твердую мозговую оболочку и посмотрел на первого хирурга. Думал, что же он дальше собирается делать? Шура попросил тоненький скальпель у операционной сестры и приготовился сделать крестообразный разрез твердой мозговой оболочки. Только он прикоснулся скальпелем к оболочке, как наружу просто полез, как квашня, головной мозг. Да и разрез был абсолютно небольшой, но мозговая ткань, вместе со сгустками крови и небольшим кровотечением, просто рвалась наружу. Наш больной стал шумно дышать, дыхание стало прерывисто, видно резкий перепад давления, в связи с разрезом, что-то изменили в его организме.

• Вот же черт, как лезет, - Ивкин прижал мозговую ткань рукой в перчатке, - такое чувство, что сейчас все вылезет. Как там давление, - поинтересовался он у анестезистки.

• Падает, ребята, да и дыхание резко ухудшилось, вон смотрите, задыхается, видно придется накладывать трахеостому, - посоветовал она.

• Ну, давай, Серега, вставляй в глотку трубку, а я пока попробую вставить резиновый выпускник в рану. Кто его знает, может больной и выкарабкается. Что посоветовали делать, то надо делать.

• Шура, я еще ни разу на живом не делал трахеостомию.

• Вот и учись, - приободрил меня Ивкин, - как раз такой случай и подвернулся. Ты, думаешь я за свою хирургическую практику много их сделал. Всего три раза. Надо же с чего начинать. Давай, не боись!

Операционная сестра подала мне скальпель. Взяв участок шеи пальцами левой руки, другой рукой сделал я разрез на коже. Крови почти и не было. Рассечь трахею не представляло большого труда. Сразу же вставил в проделанное отверстие металлическую трубку. Наш больной задышал лучше. Воздух со свистом проходил через трубку. Оставалось только закрепить трахеостому на шее, при возможности подключить кислород, да и пора было заканчивать операцию.

Тем временем, Ивкин, вставив, резиновый выпускник, начал зашивать кожу на голове. В этот момент, оперируемый начал проявлять небольшую двигательную активность. Мы еще тогда даже и не подумали, что наступало предагональное состояние. Анестезиолог стал констатировать резкое падение кровяного давления.

• Ребята, мы теряем больного. Боюсь, что мы его со стола не снимем.

• Да, вколи ему, что-нибудь стимулирующее, - посоветовал Шура, - со стола надо обязательно снять. Ведь почти уже все сделали, осталось только последние швы наложить. Держи его…. Все-таки первую операцию делаем на черепе. Хоть и большой процент летальности при этих операциях, а вдруг повезет. Выживет. Хоть, какой никакой, а человек!

Шура Ивкин за любого больного боролся до конца. Будь он хоть последним бомжом или закоренелым преступником. К сожалению его уже нет с нами. Может он где-то там на небесах и продолжает спасать своих бесконечных пациентов, отдавая им всё свое сердце без остатка, которое, как и полагается у хирургов не выдержало, отказало. Вечная ему память!

Но все наши усилия были напрасными. Давление у больного катастрофически падало. Дыхание стало все реже, между вдохом и выдохом все больше увеличивалась пауза. И в один из моментов, больной наш резко выдохнул, а больше уже и не вздохнул. Все наши сельские «реанимационные мероприятия успеха не имели», как мы потом описали в истории болезни.

Расстроенные мы вышли в коридор, а здесь уже нас поджидал родственник, дядя, по чьей вине и случился этот трагический случай.

• Товарищи хирурги, так и не удалось Вам спасти моего племяша, - без особого сожаления в словах произнес он, - крепко видно ему столбом по голове задело. Вы, особенно не расстраивайтесь. Одним ублюдком меньше на земле стало, прости меня Господи! Вы, даже не представляете, сколько он горя принес нашей всей родне. Как только еще его земля держала! Но не специально же я его столбом прибил. Видно уж такая ему выпала судьба. А я, особенно не расстраиваюсь. Если даже и посадят, ничего, отсижу. Видит Бог, не специально я его получается, пришиб.

Мы, молча переглянулись с Шурой, и пошли в ординаторскую, записывать весь ход операции. Вот и получается, что для одних смерть горе, а для других или полное безразличие или радость. Вот так-то!